Чтобы выжить в армии, солдат должен быть сильным духовно и физически

— Андрей Николаевич, в чем, на ваш взгляд, причины той дедовщины, которая имеет место быть в армейской среде в последние двадцать лет? Насколько вы, как боевой офицер и как военный специалист, много лет сотрудничающий с различными силовыми структурами, воспринимаете насилие в армии как острую и значимую проблему?

— Как я говорил уже не раз, армия — это кривое зеркало общества, которому она служит. Корни проблемы армейского насилия в том, что в свое время в России, для управления институтами насильственными по сути своей, такими как армия, места отбывания наказаний, детские дома, господа коммунисты предложили весьма оригинальный метод. В частности, доподлинно известно, что появление «воров в законе» было совершено по гениальной идее некоего еврейского персонажа, бывшего уголовника, ставшего одним из приближенных господина Сталина. Именно этот человек придумал ГУЛАГ, и именно его уму принадлежит идея создания института воров в законе, как средства управления уголовным сообществом изнутри. Эта идея оказалась удачной, и воры в законе стали надежным проводником идей и требований лагерной администрации в среде заключенных, будучи авторитарными управляющими с огромными полномочиями.

В армии образовалась подобная же система. Выдам небольшую тайну: муштра в армии придумана далеко не вчера. Являясь легитимной формой издевательства над солдатами, муштра является способом тактического зомбирования личного состава, которым в полной мере пользовались еще пруссаки. Эта традиция была благополучно перенесена на российскую почву Павлом I, и с тех пор повсеместно живет в нашей армии.

Все дело в том, что заставить человека умереть по приказу — это архисложная задача. Во все времена существования армии люди, возглавляющие ее, искали ответы на вопрос, как и почему человека можно заставить подчиниться опасному для его жизни решению другого человека, и не факт, что правильному. Разговоры о том, что человек в такие моменты судорожно повторяет по памяти, с одной стороны, текст военной присяги, а с другой стороны, статью уголовного кодекса о наказании за неподчинению боевому приказу, абсолютно абсурдны. Человек подчиняется ровно потому, что к моменту получения первого приказа в боевой обстановке он уже привыкает это делать. Вот потому и существует строевая подготовка, которая заставляет молодого солдатика привыкнуть подчиняться сержанту против собственной воли.

Все неуставные отношения в солдатском коллективе, помимо своей бытовой направленности, подразумевает вольготное существование старослужащих и чудовищное существование вновь прибывших для того, чтобы подчинить подразделение изнутри командованию части. Для офицера нет ничего проще, чем передать приказ сержанту, как правило, старослужащему, который добьется от своих подчиненных его беспрекословного выполнения просто потому, что каждый вечер их избивают, избивают и избивают.

Помимо того, что я офицер, я служил и срочную службу. Я считаю, что любой офицер обязан это сделать. Потому что маленькие сопливые детки, которые после школы поступили в военное училище, и после выпуска из него думают, что знают, что такое служба, готовы совершить кучу опасных ошибок. Я воспринимаю армейскую службу прежде всего с точки зрения солдата, понимая, что для него важно, что именно им движет, и понимая, что его унижает и оскорбляет. Солдатский опыт я пронесу через всю свою жизнь, и я, прежде всего, солдат, а только потом офицер. Вот поэтому когда все офицерики использовали совершенно уникальные по своему цинизму педагогические приемы, как например комсомольские собрания по ночам, я от подобного воздерживался. Эти собрания проводились, когда кто-то из солдат где-то нашкодил, и вместо того, чтобы спать свои положенные восемь часов с двадцати трех до шести, с двадцати трех до пяти все подразделение участвует в комсомольском собрании. Там каждый солдатик должен был встать и заклеймить позором того военнослужащего, из-за которого это собрание было организовано. А тот должен был слушать всю ночь своих товарищей, представляя, что с ним сделают, как только офицер, председательствующий на собрании, уйдет. Он прекрасно понимает, что его будут пинать, пинать и пинать весь оставшийся час до подъема.

И вот таким образом формально легитимная военная педагогика добивается тактического зомбирования через подчинение военнослужащего старослужащему, рядовых солдат — сержантам, и всего коллектива — офицеру, который все это инспирировал, предположим, командиру взвода.

Сознаюсь, став офицером, я сам был краток, лаконичен и понятен. Если я видел, что солдатик нажрался, то первое, что с ним происходило — он получал в морду от высокоблагородия. И это действовало сразу. Это было совершенно противозаконно. Но я не издевался над подразделением. И мне везет, в течение трех учебных периодов возглавляемый мной учебный взвод был первым в армии по качеству военной подготовки. Я этим очень гордился. И меня солдаты действительно уважали.

Можно быть грубым, можно быть даже жестоким, но нельзя быть глумливой скотиной по отношению к людям, от которых ты зависишь. Это действительно так: офицеры категорически зависимы от солдат. Если солдат не справится с поставленной перед ним задачей, то офицерик погибнет вместе с ним. Вот почему Суворов спал и ел в тех же условиях, что его солдаты, и рядом с ними, вот почему он любил их как своих детей. Иного пути нет. Но для должного воспитания детей нужно, в том числе, и пороть, потому что если их не пороть, дети начинают блудить. В этом ключе я со своим подразделением и занимался.

Что же касается масштаба и серьезности насилия в современной армии, то оно не просто есть, оно чудовищно. Я проходил срочную службу в Дальневосточном военном округе, в поселке Тимофеевка, что находится в бухте Ольги, прямо на берегу Тихого океана. За первые полгода моей службы в нашей части погибло шесть человек. Их отправляли домой с диагнозами «почечная недостаточность», «прободная язва желудка», «остановка сердца», да мало ли чего еще. Но при этом их отправляли в запаянных гробах, чтобы скрыть телесные повреждения. На самом деле этих людей пинали и убивали.

В нашей части остро стоял национальный вопрос, потому что подавляющее большинство солдат-срочников в нашем полку РТВ составляли выходцы из Средней Азии и с Кавказа. Русских там было крайне мало, и именно русские выполняли всю тяжелую и грязную работу, потому что они никак не могли сообразить, что им тоже нужно землячество. Подобное тому, которое объединило бойцов других наций, которые, без деления на конкретные национальности, поддерживали друг друга по признаку принадлежности к азиатскому или кавказскому регионам.

Из всех вопиющих случаев насилия, которые я видел, самым страшным был тот, когда парня привязали к турнику и ломом порвали ему селезенку и сломали ребра, после чего он был комиссован инвалидом чуть ли не первой группы. К чести тогдашнего командира полка, по результатам расследования этого случая было осуждено три человека. Не помню, сколько получили двое из них, зачинщик получил семь лет. Но это был единичный случай, когда «мусор был вынесен» из армейской «избы», только потому, что этот случай по ряду параметров превосходил многие подобные происшествия.

Но сколько людей было зарезано и избито безо всяких последствий! Самым страшным наказанием считалось, когда убивший кого-то человек уходил на дембель в последнюю очередь из своего призыва. И это — советская армия!

У нас был парень по прозвищу Архангел. Он сидел по какой-то мелкой статье пару лет, после чего его призвали в армию, что для меня само по себе было тогда поразительно. Когда он все это увидел, то сказал: «В тюрьме такого нет! В тюрьме ни за что не бьют, в тюрьме все отвечают только за свои поступки». А здесь каждый вечер молодые ребята строились для того, чтобы их дубасили старослужащие. С особым цинизмом, как угодно, реализуя все свои садистские фантазии. И поверьте, что когда эти молодые пацаны, которых избивали целый год, сами становились старослужащими, они вымещали всю свою обиду и ненависть на тех, кто пришел следом за ними. И остановить этот порочный круг было крайне сложно, если в принципе возможно.

Но лично мне, наверное, очень повезло. Отношение ко мне было достаточно странным в связи с тем, что когда я прибыл в ту часть, в моих документах было написано, что я являюсь кандидатом в мастера спорта по карате. В то время это было чем-то совершенно заоблачным, каратист в начале восьмидесятых годов воспринимался на уровне инопланетного существа.

Содержание своего личного дела невозможно было утаить от сослуживцев даже при желании: солдатик из строевой части тут же побежал рассказывать всем, что у них в части появился каратист. Со мной прибежали знакомиться красноярские ребята из роты обслуживания, шоферня. Сказали: «А доску сломаешь?» — «Сломаю». — «Ну, сломай!» Притащили кусок доски. Я дал кулаком и разломил ее. «Нифига себе», — сказали они.

И как-то так с первого дня ко мне относились все время более или менее нормально. Спасало меня ровно то, что красноярцы, единственные крепкие нормальные русские ребята в части, которые держались вместе, решили почему-то, что я их земляк и приняли меня как своего. Потому что, видимо, что родом я из села Кочергино, что между Минусинском и Казымом под Красноярском. Там по сию пору, вот уже восемь колен, живут почти одни Кочергины, а начало этому селу положили воины из войска Ермака, а основателем его был Фомка Кочергин, который сотоварищи победил Бурятского князя. Так вот, красноярцы, которых было около двадцати человек, призванных примерно в одно время, посчитали, что я их земляк, хотя я был из Челябинска, и считали меня своим парнем, а с красноярцами никто не хотел лишний раз связываться.

Честно скажу: я не проявлял чудес героизма, я не бился со всем полком, я не пытался никого напугать. Случайно или по воле Божией, но мне досталось меньше других. Я дрался несколько раз, и дрался страшно. Но это не было борьбой с «системой». Я не мог ее переломить, я мог только защищать, когда это было нужно, самого себя. Что вовсе не меняло картину в целом.

Например, я помню, что стало с двумя парнями. Им не повезло, по армейским меркам, даже с фамилиями: одного звали Майорчик, а второго Склизкоущенко. Они оба были непосредственно в роте РТВ — радиотехнических войск, — которая закрывала границу от вторжения с воздуха. Так вот, Майорчик призывался в армию примерно в одно со мной время с весом в районе ста пятнадцати килограмм. Когда после года службы я уезжал в военное училище, поступив в него, он весил что-то в районе шестидесяти пяти — семидесяти килограмм. При этом он никак не мог вспомнить, как меня зовут, и называл меня то «Колей», то «Лешей», то как-то еще. Это был человек с полностью отбитой головой, тощий, как карандаш.

Второй, Склизкоущенко, был настолько избит, что у него почти не осталось во рту зубов. Он носил в кармане осколок от разбитых очков, который доставал и вставлял в оправу, когда ему нужно было посмотреть на этот мир. Он был настолько уже забит, что ему стало наплевать, бьют его или нет. Я в первый раз в жизни увидел, что человека можно допинать до такой степени, что ему становится безразлично, что с ним сделают еще. Когда его заставляли работать, он мог сказать: «А я не буду». Его били, он падал, его пинали ногами, потом от него отставали, а он садился, отряхивался, выплевывал очередной выбитый зуб и сидел на земле, тупо глядя перед собой.

Я смотрел на все это скотство и понимал: если это — армия народа, то мы — не народ. Мы — контингент концлагеря, которым была вся страна. Потеряв свою веру, мы потеряли свое лицо, свое подобие Божие и стали превращаться в то, во что нас пытается превратить дьявол. Мы превратились в животных.

Тогда эти глубокие мысли меня не посещали, они пришли позже, но я навсегда запомнил все, что было со мной и вокруг меня, когда я был солдатом. Когда я, здоровый, крепкий парень, который побеждал в куче турниров, который точно знал, что если попадет прямым в голову, то человек не проснется еще минимум пять-семь минут, вдруг понимал, что меня охватывает ужас от того, что старослужащие могут забрать у меня шапку, я сам не верил себе. Я стоял, комкал ее в руках, и не понимал, откуда во мне столько позора, откуда этот животный страх? А это был животный страх толпы, когда вся толпа мяла эти шапки, и ты подчинялся общему ужасу. У меня все трепетало внутри, но я понимал, что я — букашка в этой униженной толпе и часть этой толпы. Ничего ужаснее этого нет.

Люди, которые рассказывают о своих залихватских поступках в армии, либо действительно являются мега героями, которых я, к сожалению, не видел в своей жизни, либо они искренне врут, желая казаться теми, кем они не были. Армия образца Советского Союза конца семидесятых — начала восьмидесятых годов — это ужас. Я был поражен тому количеству убитых и искалеченных в мирное время ребят, которых вывозили снова и снова из нашей части на моих глазах. Забитых до смерти ногами, с отказавшими почками, с переломанными ребрами…

Скажу более того, уж совсем страшную вещь: гомосексуализм в нашей части был вместо «здрасте». И поразительная вещь, этим баловались люди нерусской национальности в отношении русских ребят. Не хочу ничего разжигать, но я говорю ровно о том, чему сам был свидетель в той конкретной части, где мне довелось служить.

Когда я уходил в военное училище после года, сержант-старослужащий сказал мне: «Андрюха, стань настоящим офицером, а не одной из тех свиней, которые все это допускают». Это сказал сержант, который понимал, что ответственность за дедовщину несут офицеры, которым было выгодно вот это безропотное, забитое, зачуханное войско. Которое, если ему приказать умереть, умрет от страха перед тем, кто ему отдал приказ. Это ужасно.

— Такая система подчинения младших старшим — источник дедовщины и неотъемлемое свойство самой армии? Можно ли это как-то исправить?

— Я сторонник профессиональной армии. Я совершенно уверен, что стрелять и воевать должен уметь каждый русский парень, но оставаясь в мирное время в статусе резервиста. Когда все военное обучение происходит в ходе кратковременных сборов, организуемых регулярно в течение всего времени, пока мужчина остается военнообязанным. А в случае военного конфликта резервист, в соответствии со своим образованием и опытом, становится партизаном, солдатом или офицером в регулярной армии.

Чему сейчас можно научить солдата за год призыва? Шагать строем и правильно держать в руках автомат? Да это смешно. При этом, сколько судеб оказывается покалеченными просто так, ни за что.

Служить в армии — это призвание. Это то, что должно быть в сердце человека, сознательно выбравшего себе военную службу в качестве работы, потому что любить эту работу очень сложно, а заставить кого-либо ее полюбить невозможно в принципе. Сколько несчастных людей мается там, в российской армии, офицерами и прапорщиками от безнадежности! Когда их спрашиваешь, что они там делают, часто слышишь в ответ: «А куда мне пойти, ну не в «пожарку» же?..»

Но мне пришлось встретить однажды и поразительного человека. Мы ехали в поезде вместе со старшим лейтенантом, который писал какие-то конспекты. Я спросил у него, где он служит. Он ответил, что служит в РВСН — в ракетных войсках стратегического назначения. Рассказал, что офицером является и его отец, и дед тоже был офицером. Подумал, помолчал, а потом добавил: «Мой отец — генерал, и дед тоже был генералом. И я буду очень стараться, сделаю все, чтобы им стать». И видно, что парень — не «позвоночник», когда карьера делается по звонку откуда-то сверху, а человек, свято понимающий свое предназначение и осознающий свою необходимость Родине, которой он служит. Понимающий, что он плоть от плоти своих предков, он генетически заточен на военную службу и успех в ней. Вот такие парни нам нужны в армии. А не те, которых оторвали от кафедры в высшем учебном заведении, от любимой работы, от семьи и закинули на год в казарму. Он там мается, на него списали несколько тонн пшенки, портянок и тому подобного, поделив при этом деньги. Зачем он там нужен?

Нам не нужен такой объем постоянно находящихся в казармах военнослужащих, мы можем сэкономить безумное количество денег, если создадим профессиональную армию из офицеров, прапорщиков и сержантов контрактной службы, которая будет при этом в состоянии прекрасно выполнить все задачи, стоящие перед нашим театром боевых действий. А сегодня эти задачи относятся исключительно к сфере локальных конфликтов. Нам нужны сильные войска пограничной службы? Да, нужны. Но нам не нужны крупные танковые соединения, потому что куда это мы собрались идти «свиньей», что за непреодолимая эшелонированная оборона стоит у нас впереди в условиях наличия оружия массового поражения? Что мы собрались оккупировать этими танками?

Сегодняшняя геополитическая обстановка такова, что нам нужны войска стратегического назначения, такие, как войска химической защиты, ракетные войска, авиация и специальные подразделения. Как сегодня воюют американцы? Они воюют высокоточным оружием. Они не расплачиваются за свои победы солдатскими жизнями. Но как только они начинают сухопутные операции с участием большого количества живой силы, то и у них начинается маразм, ошибки командования, и даже хорошо обученные и оснащенные американцы начинают гибнуть.

Но они — агрессоры, а Россия не агрессивная страна. Нам сегодня нечего делать за пределами нашей Родины. Нам вполне хватит для защиты своей территории, в случае крупномасштабного вторжения, армии, набранной из резервистов. Я уверен, что если только сапог натовского солдата перешагнет нашу границу, подавляющее большинство русских парней возьмет в руки как минимум топор, а потом и трофейную винтовку М16А1. И вот здесь русского мужика не победить. Как говорил в свое время Бисмарк, «воевать с русскими бессмысленно. Мы поняли это за столетия истории. Но стоит им привить ложные ценности, как они убьют сами себя». На сегодняшний день существование призывной армии является ложной ценностью и ошибочным решением, которое, тем не менее, поддерживается в силе ровно потому, что в связи этим огромная часть военного бюджета исчезает в недрах армии как в бездонной яме, оказавшись списанной на солдатиков срочной службы. Которые при этом еще и работают бесплатно на своих командиров или сдаются ими внаем, я это видел своими глазам. Но есть и вопиющие случаи, когда офицеры на Кавказе продавали солдат местным жителям в качестве рабов! Сколько сейчас таких проданных в рабство солдат сидят в зинданах, пасут овец, отливают кирпичи, мостят дороги! Кто та Родина и где то государство, которое обязано бороться за каждого из своих граждан?! Попробуйте тронуть американца — шестой флот через сутки будет стоять у берегов той страны, которая посмела обидеть гражданина США. Вот за такую родину хочется душу положить, как за други своя, а за наше государство хочется сдать анализы на яйца глистов.

Сегодняшнее государство никоим образом не отвечает чаяниям нации, которая его когда-то образовало. Значит, оно не национально ориентированное, оно не социальное. И это в вопиющей степени отражается на армии.

— Что же делать тем ребятам, которым все-таки придется служить в этой армии этого государства, чтобы не пострадать от дедовщины, как-то выжить в армии?

— Я не знаю такого волшебного слова, той волшебной таблетки, которая решила бы проблему дедовщины. Если я, будучи внутри нее сначала солдатом, а потом офицером, не смог переломить эту чудовищную систему насилия, то что я могу советовать другим? А я, поверьте, пытался, но мне не хватило ни моего таланта, ни моей агрессивности, ни твердости, ничего из того, чем я предположительно обладаю, чтобы изменить ситуацию.

Менять нужно государство, менять в сути своей, и вот тогда только изменится армия. Отдельно взятую часть государства изменить невозможно. Система не позволит. Невозможно вылечить одну часть организма, когда весь он отравлен.

Государство должно стать социально ориентированным и национально определенным в истинном смысле этого слова. России следует стать государством, защищающим титульную нацию, ее обычаи и законы, традиции и язык.

Что есть государство? Это надстройка общества, обеспечивающая его защитой и необходимыми ресурсами, которая нам явно сейчас не подходит ни по фасону, ни по архитектуре, ни по своим функциям. Сегодня она явно осуществляет чаяния не общества, а коррупционно-бюрократического класса, который перекачивал в наши дни из номенклатуры Советского Союза и благополучно сел нам на шею. Сегодня это вчерашние комсомольцы, которые сменили позавчерашних коммунистов.

Абсурдно, что русский человек, потеряв веру в Бога, потерял и собственное достоинство, позволяя этим людям, как глистам паразитировать на столь могучем, великом, одаренном народе. Тем обиднее быть русским сегодня в России. Потому что быть русским в России — это быть потерпевшим. А я — не потерпевший!

— Какова, на ваш взгляд, роль офицеров в совершающихся в армии правонарушениях, таких как дедовщина? Как получается так, что мужчины, в среднем не глупые и физические сильные, закончившие высшие учебные заведения, русские в основном, коль скоро речь идет о российской армии, становятся соучастниками столь ужасных преступлений?

— Здесь нужно вспомнить о Римском праве и искать причину всех преступлений в том, кому и почему они выгодны. Как ни странно, офицерам выгодно то, что они не занимаются налаживанием дисциплины, обучением личного состава или чем бы то ни было еще во вверенном им подразделении, поручая все это старослужащим. Устанавливая такой порядок, офицеры становятся заинтересованными спасать этих старослужащих до последнего, покрывая любые их преступления, потому что им выгодно его сохранение. Им выгодно, когда кто-то вместо них рулит этим подразделением, а движет ими при этом лень, беспринципность, невоспитанность, бездуховность.

Но я видел своими глазами, как молодой капитан-штангист приехал, принял на себя роту, и эта рота стала по ночам регулярно штурмовать ближайшую сопку. Он навел порядок в микроскопический промежуток времени. Как только он видел синяк на морде молодого сопляка из своего подразделения, так сразу он объявлял учебную тревогу и начинался штурм, атака, команда «газы!». И его солдаты научились бегать. Они только что думали, что армия — это жестокая экстремальная прогулка, где сначала ты пашешь и тебя дубасят, а потом на тебя пашут и ты дубасишь, и при этом можешь развлекаться, как хочешь, а оказалось иначе…

Вы знаете, кстати, что в армии можно, например, ходить на охоту с боевой автоматической винтовкой? Для меня это было поразительно. Берутся патроны, берутся автоматы, и солдатики ходят по лесу и стреляют в кого-то для забавы. Потом все эти патроны благополучно списываются, офицеры делают вид, что ничего не видели, не слышали и не заметили. А на самом деле офицеры попросту в это время пьют, потому что беда на самом деле там служить, а жена офицерская тогда же думает о том, кому бы еще дать, потому что она ему еще не давала, потому что безнадега полная. И вот смотришь на этих деградировавших людей и думаешь: и это «ваше благородие», офицеры? Да это позор!

Я отдаю себе полный отчет в жестокости этих слов. Я говорю: не все такие. Далеко не все. И я только что привел в пример этого капитана. Я не помню его фамилии, помню, что он занимался серьезно штангой, мастер спорта, он был квадратным настолько, что его хоть набок положи, хоть на ноги поставь, все одно. Очень здоровый был.

Другой пример: Бек Евкуров. Мой близкий друг, мой боевой товарищ. Боевые действие на Кавказе. Убивают нескольких боевиков. Вдруг утром он осматривает трупы и видит, что у них нет ушей. Старослужащие отрезали их себе на дембель. Проведено расследование, выявлены виновные, которые тут же уезжают в дисбат. Без всякого сожаления. Надо знать Бека Евкурова, это человек жесточайшей дисциплины. Титаническая личность. Прямолинеен, безумно смел. Боевой приказ выполняет, не обсуждая. И при этом при всем попробуйте что-нибудь сделать не так. Как я обычно говорю: если Беку Евкурову прикажут меня расстрелять, он меня расстреляет, и будет расстраиваться целый вечер. А утром пойдет на службу. При этом он мой брат. И за это за все я его люблю.

Так вот, с этими людьми никакие подобные вещи пройти не могут, потому что честность и принципиальность являются их внутренними качествами. Эти и подобные люди не приемлют зла ни в каком его виде, даже в завуалированном, они будут бороться с ним, хоть ты во что его перекрась, хоть маскхалат одень. Со злом нужно бороться всегда, где бы ты ни был, в армии, дома, на работе, на улице, хоть в космосе. Если ты принципиальный человек, по-другому у тебя жизнь не сложится.

Поэтому офицер, позволяющий совершаться злу и насилию в казарме, — подонок и негодяй, и он должен предстать перед законом, это мое глубокое убеждение. Но еще раз спрашиваю: перед каким законом? Перед законом государства, которому выгодно, чтобы все происходило так, как происходит сейчас? Только если удастся поменять внутренний контекст государства, удастся изменить все и сразу. Благая весть долетает очень быстро. Как я обычно говорю: если расстрелять пару негодяев, то пара миллионов негодяев прижмут уши. Я человек не жестокий, я не хочу насилия, я просто призываю нас всех к порядку, понимая, что именно подобные ощущения позволяют человеку оставаться человеком и помогают не переходить границы недозволенного.

Что можно придумать жестче устава гарнизонной службы? Какие еще отношения среди людей могут быть более жестко регламентированными, чем в казарме, где во всем должны соблюдаться субординация, единоначалие и подчиненность? Там не может быть места мерзости и подлости. Но именно там на сегодняшний день они сосредоточены. Еще раз говорю: я не готов говорить обо всей армии, я был далеко не во всех ее подразделениях. Но подозреваю, что то, о чем я рассказываю, распространено очень широко.

Что интересно: однажды в целях борьбы с дедовщиной в ее изначальном понимании военные части пытались формировать из однопризывников, то есть солдат, призванных в армию в одно время. Вы будете удивлены: и в таких частях солдат ухитрялись по каким-то другим неведомым признакам разделить так, чтобы одни были унижены, а другие над ними главенствовали. И это было выгодно, прежде всего, именно офицерам, к сожалению. Потому что подобная градация всегда выгодна тем, кто не хочет исполнять свой долг в полной мере.

— Как же все то, о чем вы рассказали, сочетается с тем, что армия представляет собой сложную и разветвленную систему, множество служб и людей в которой задействованы как раз в сфере поддержания дисциплины, законности и порядка? Что вы думаете о том, что военнослужащий российской армии, столкнувшись с насилием, может обратиться в военную прокуратуру, пожаловаться вышестоящему командованию, сбежать из части, но не ради дезертирства, а в целях обращения в правоохранительные органы? Насколько все эти методы действенны и разумны в наших условиях?

— В армейской среде по этому поводу бытует такой термин — чмо. Как только человек решил, что он может на кого-то донести, обратиться в политотдел, написать заявление в прокуратуру или сбежать, то в какую бы армейскую часть он ни попал после этого, за ним полетит весть о том, что он — чмо. И, значит, до конца своей службы он обязательно будет оплеван, унижен, он будет избиваем. Это гениальная по своей простоте реакция армейской среды на любые попытки обращения ее жертв к некому третьему лицу или структуре за защитой.

Скажу более, я точно знаю, что эти обращения категорически не выгодны тем, кто их должен принимать. Потому что ребята, которые пытаются жаловаться, своими жалобами снижают показатели всего подразделения в целом. Поэтому те офицеры, от кого зависит работа по этим обращениям, будут как угодно пытаться скрыть все это, спрятать и работать на руку тем, кто над этим парнем издевался. Вот откуда повесившиеся, вот откуда застрелившиеся ребята. Это они делают не от расстройства, просто у них уже не осталось никакого терпежа. Да, есть сильные люди, а есть слабые. Нет, я ни в коем случае не оправдываю самоубийц, потому что нет страшнее преступления по отношению к Богу и себе. Но, тем не менее, что должен был получить от жизни тот парень, который пускает себе пулю в лоб, стоя в карауле? Порочность полностью прогнившей системы, которая тянется еще с окончания второй мировой войны, не позволяет надеяться на действенность легитимных механизмов противодействия насилию.

А ведь ничего подобного не было на фронтах Великой Отечественой, не было и сразу после войны, а потом появилось огромное число подразделений, где офицеры, уже не бывшие боевыми, решили немножко отдохнуть. И в армейскую среду была привнесена дедовщина, сознательно вымышленная уродливая традиция. И ладно еще в армии, а что творится на флоте, где насилие подкреплено множеством специфических флотских обычаев, идущих со времен Петра I?..

— Если к вам в спортзал завтра придет молодой человек, который попросит вас помочь ему подготовиться за год к армии, то что бы вы смогли ему посоветовать? Как следует готовить к армии и что нужно знать о ней самое главное, чтобы выжить в армии и остаться человеком в условиях дедовщины?

— Я очень часто слышу подобные вопросы, и не только применительно к армии, но, например, также по поводу поведения на улице. И у меня есть универсальный рецепт, который звучит так: слабость — худший из пороков. Причем, прежде всего, речь идет не о физической слабости, а о слабости духовной. Человек должен быть духовно сильным. Даже это не будет панацеей, все равно он будет претерпевать унижение и насилие, но претерпевать, не принимая их, а борясь с ними.

Физически человек должен быть достаточным, как и достаточным он должен быть с точки зрения своей внутренней, духовной структуры. Я видел ребят, которые шли наперекор всему. При этом я не могу сказать про себя, что я до конца изменил все, что происходило вокруг. Я дрался с дембелями, это правда. Тот же Бек Евкуров подтвердит, что я сражался иногда Бог знает c кем, и хамство в отношении себя не терпел никогда. И даже человек с большими звездами, когда он пытался мне матом объяснить, кто я такой, услышал много интересного про себя. За что меня, конечно, многие не любили. Но понимая, что по ряду причин без меня не обойтись, приходилось мириться с тем, что с этим парнем так нельзя. Значит, можно отстоять собственное «я», можно отстоять свое человеческое достоинство. Не самомнение и самовлюбленность, а человеческое достоинство, без которого человек не человек, а просто кусок навоза.

С точки зрения физической подготовки, очень важно максимально много бегать. Неумение бегать, тем более в сапогах, служит очень дурную службу многим новобранцам. Оно сразу оборачивается стертыми ногами, рвотой во время армейских забегов, что означает быть запинанным старослужащими, потому что зачет идет, как правило, по последнему добежавшему до финиша солдату в подразделении. Если зачет не сдан, то подразделение бежит еще раз, а бегать никому не хочется. Это вполне обычные армейские штучки, нацеленные на то, чтобы военнослужащие тащили или избивали друг друга. Поэтому нужно много-много бегать, просто уметь бежать. Естественно, нужно быть сильным. Сделать это можно хотя бы по-простому, с помощью турника, отжимания, брусьев, перекладины, если нет возможности добраться до штанги и тренера, который бы показал, что и как нужно делать.

Поэтому, ребята, которые собираются в армию, много бегайте. Занимайтесь тяжелой атлетикой. Если у вас есть возможность заниматься борьбой, армейским рукопашным боем, самбо или боевым самбо, то потратьте на это время. Выбор огромен, было бы желание. Поверьте, это никогда не повредит вам, но всегда поможет. И, кроме того, если вы попадаете в армию, когда у вас есть разряд по армейскому рукопашному бою, то значит, вы будете тренироваться там и выступать за свое подразделение. Вы сразу оказываетесь в привилегированном положении по отношению к другим военнослужащим. Офицеры, которые сделают вид, что не заметили избиения какого-либо другого новобранца, к вам будут относиться с уважением и вниманием, потому что вы приносите их части определенные очки.

Я говорю об очень циничных вещах, которые позволяют как-то выкрутиться, но они действительно работают. Существуют армейские специальности, которые сразу ставят обладателя этой специальности в некое особое положение: художники, писари, работники строевой части. То есть люди, у которых есть каптерка. Если у вас есть каптерка, то вы просто полубог. Потому что все идут к вам, чтобы отсидеться, спрятаться, выспаться, поделить посылку, которая пришла из дома. Это все гнусно, если честно. Получается, чтобы более или менее сносно служить Родине, нужно быть каптером. Куда уже дальше?

В любом случае, как бы ни сложилось, всегда сознавайте, кто вы. Сознавайте, что вы русский человек, и если русского человека унижают, то вы тем самым даете повод надругаться над всеми нами, потому что мы в ответе за свою нацию, а нация в ответе за нас. И мы не имеем права, глядя на могилы наших дедов, оскорблять их своей вызывающей немощью. Мы обязаны быть сильными, потому что мы русские, мы православные. А как иначе?

Нельзя быть слабыми. Не имеем мы на это права. Работать надо каждый день, по кирпичику складывая здание того храма, которым является наша жизнь, фундаментом которой должен быть Христос. Если Спаситель с нами, то кто против нас?

Я хочу пожелать ребятам, которые идут в армию, чтобы Родина их любила, чтобы Господь их вел, чтобы ангел-хранитель их охранял. Чтобы они воспринимали армию как школу мужества, а не как заплыв в общественном туалете. Спаси Господи всех нас, и дай Бог матерям дождаться своих сыновей, а сыновьям вернуться из армии настоящими мужчинами.

© Vetkaivi.ru